Татьяна Рычкова: За время войны плакала дважды. Второй раз - когда попала в Минобороны
Встреча с Таней Рычковой на работе для записи интервью – это как попытка остановить поезд, который мчится на всех парах.
"Через пять минут совещание", – говорит Таня и быстро ставит в микроволновку оладьи, отвечает на пропущенные телефонные звонки и возвращается к разговору о войне под диктофонную запись.
Да еще и реагирует на комментарии коллег-волонтеров, снующих рядышком в маленьком кабинете Минобороны. Скорость ее действий вполне соответствует скорости мышления – она быстро анализирует результат встречи и обсуждает с коллегами ее итоги.
"Как ты можешь работать в таких условиях?" – спрашиваю по телефону Таню через несколько дней после встречи. Она уже в АТО и отвечает бодрым и звонким голосом: "И не говори, сложно там".
Оказывается, чтоб поработать с документами в тишине, она тихонько сидит в кабинете одного из замов министра обороны на диване. "Чтоб никто меня не видел", – поясняет Таня. Иначе все постоянно дергают – нужны советы по решению множества задач, которые Рычкова координирует.
"Хочу попросить отдельный кабинет", – говорит Таня и закуривает очередную сигарету.
В следующий раз мы договорились встретиться у нее дома. Звонок в дверь разбудил Таню, но она сразу собирается – и через несколько минут уже готова отвечать на вопросы. Как солдат. Набрасывает камуфляжную куртку на плечи и с чашкой растворимого кофе выходит на балкон. Возле входной двери квартиры – берцы, рюкзак, аптечка.
"Я помню тебя такой феечкой, в платье и на каблуках", – не удерживаюсь я, вспоминая встречу возле Днепропетровской ОГА летом 2014-го.
"Но я же военнослужащий, я не могу ходить на роботу без формы", – отвечает лейтенант Таня, взмахивая ресницами и сбрасывая очередной телефонный звонок – за полчаса воскресного утра их уже около пяти. Мы говорим о реформах, о военных, о Муженко-Полтораке-Порошенко… И я не могу задать ей никаких личных вопросов.
На этой войне Таня потеряла мужа, ради которого и начинала свое волонтерство. Своего 12-летнего сына она может неделями-месяцами вообще не видеть. И в министерство решилась пойти работать, понимая, что гнев общественности падет, в том числе, и на нее.
"Я не хожу на телевидение. От этого страдают поступления денежных средств. Надоело до печенок, что "все эти пятизвездочные волонтеры постоянно пиарятся". Вопросы задают, на которые я не хочу отвечать, в душу лезут, чувствую себя как у гинеколога, мне это неприятно", – как бы перехватывая застывший мой вопрос, говорит Таня.
Сейчас ее задача – "делать реформы". Эту фразу она повторяет так часто, что понимаешь: это – ее новая цель, как раньше было с касками и бронежилетами для бойцов 25-ой бригады.
Таня вся в документах – она не доверяет даже юристам МО, всё проверяет и перечитывает. Пытается разобраться, как работает система, которую она хочет изменить.
"Даже во благо мы нарушать ничего не будем", – поясняет Таня причины, почему всегда перечитывает Конституцию, постановленя Кабмина, законов и кодексов.
"Сейчас как раз против команды Коломойского открыты криминальные дела – действовали не по законам", – говорю Тане, а она и не знает, о чем речь.
"Серьезно? Мне некогда было вникать, я в АТО в это время была", – отвечает слегка уставшим голосом. Спустя несколько часов она почувствует, что заболела. Потом будут капельницы и уговоры не идти на работу, а полечиться.
Но Таня – как танк, который уже наведен на цель. На вопрос о самочувствии, когда мы согласовывали интервью, ответила так: "Потеряла сознание. Откачали. Отправили домой. Работала дома".
ЛЮДИ ЛОМАЮТСЯ, А ПСИХОЛОГОВ РЯДОМ НЕТ
– Скажи, сейчас ты уже не совсем волонтер, зачем тебе постоянно ездить на передовую?
– Чем ближе ты к фронту, тем больше понимаешь, что там происходит. Мне часто звонят, рассказывают ужастики. Ну вот, из свежего: "90 батальон 81 бригады голодает на передовой". Ребята, я только что вернулась, была на всей первой линии. Если бы я с ними не ела с одного котелка, вы могли бы мне рассказывать, что они голодают.
Или: "Бойцам не выдали форму, а заставили расписаться, что выдали". Я хочу быть уверена, правда ли это. Потому что если это так, я начну всех торбить (стучит кулаком по столу), а если нет – эту панику тоже надо потушить.
– Ты поэтому объехала всю первую линию?
– У меня была конкретная задача. Мы знаем, что в армии есть проблема – бойцы пьют. Не все, конечно, но такая проблема есть. Петр Алексеевич попросил заняться этим направлением. Вообще-то, этим больше занимается Управление по работе с личным составом Генштаба – они ближе к военным. Но теперь это и моя задача.
После истории со сбитым ребенком в Костантиновке, я поехала разговаривать с ротными, комбатами, которые дислоцируются именно по самому краю фронта, проехала полностью из сектора С в сектор М.
Понимаешь, если человек пьяный, его должна забрать с фронта ВСП, военная служба правопорядка. Но у них нет полномочий проводить расследование. Они просто фиксируют факт с комбригом или комбатом, забирают и передают в военную прокуратуру, которая уже дальше передает дело в гражданский суд. А они все переполненные. Пока суд да дело, проходит от трех месяцев до полугода.
Поэтому, если у ребят кто-то напился, они берут с первой линии машину – едут в Славянск, отдают ВСПшникам. ВСПшники сами тоже выезжают, но их не хватает.
Поэтому нужно проводить закон о военной милиции, о восстановлении военных судов.
И не только это. Я вот пообщалась – не все они трусы или алкаши. Кто-то сломался, кто-то видел много смертей... Они срываются. Здесь нужны обученные психологи, которые помогали бы бойцам.
– Скажи, проблема реально серьезная, или все же ее преувеличивают?
– Большая, очень. Я сейчас не об алкоголиках, хотя их тоже не хватает – а о том, что люди ломаются, а психологов рядом нет.
Не все, например, знают, что если сильно трясет от стресса и адреналина, надо сразу выпить большое количество воды (литр-полтора), присесть, сделать пару дыхательных упражнений.
Есть командиры, которые знают, как предоставить первую психологическую помощь.
Например, комбат 3-го батальона после операции в тылу врага собирал разведчиков, всех вместе, и разбирал ситуацию, спрашивал, "что ты видел". У многих – ужас от увиденных смертей, какие-то страшные картины. Комбат делал разбор обстановки. Но он это все говорил с точки зрения разведданных и стратегии.
А на самом деле он им оказывал помощь – каждый не держал в себе, а начал высказывать.
Я давай выяснять. Оказывается, в военных академиях есть махонький курсик военной психологии на втором курсе. Хотя этот курс нужен расширенный и на 4-м курсе.
Поеду во Львов в Академию сухопутных войск, буду с ними говорить об этом.
– А сейчас ребят, которые под Житомиром тренируются на полигоне, обучают этим простым правилам оказания первой психологической помощи?
– Нет. Только тактика-стратегия и оказание первой медицинской помощи.
– Эту новую задачу тебе дал Порошенко. Вы вообще часто с ним общаетесь?
– До этого пару раз на мероприятиях. Теперь, когда он поставил мне эту задачу, я курирую огромный пласт работы, начали с ним встречаться.
МЕНЯ НАЗЫВАЮТ "ТАНЬКА-ПОЛИГРАФ"
– Ты сейчас внутри системы. Что с того времени, как вы, волонтеры, сюда пришли, конкретно удалось сделать? Вот "это и это".
– Во-первых, мы сейчас делаем полностью реформу департамента. У нас будет другой департамент закупок. В нынешнем было огромное количество людей, которые в шесть вечера закрывали дверь и говорили "нас ничего не интересует, у нас конец рабочего дня", или "нам главное – усидеть на этом месте". Прямо вот так, в открытую говорили.
Поэтому, делая совершенно другой департамент (помогает нам в этом бесплатно аудиторская компания Ernst&Young и другие международные компании), мы еще и сократим штат ненужных людей и поменяем на профессионалов. Это раз.
Уже некоторые генералы были уволены за непрофессионализм. Это два.
Сокращения идут в Минобороны и в Генштабе. Это три.
Четыре: благодаря тому, что мы сейчас делаем реформы, уже было сэкономлено на топливе почти 200 миллионов гривен.
– Да, но была история о том, что топливо купили по более высокой цене, чем предлагал один из участников.
– Мы купили его дешевле, чем предполагалось. Провели открыто торги.
Но все равно появляются домыслы, сплетни. Юра Бирюков уже все объяснил. Так вот, эта фирма, которая предлагала цены ниже, чем победители, трижды не приходила на торги, хотя ее трижды приглашали. У меня после постов Бутусова – запросы от депутатов ВРУ, на которые еще ответить надо. Когда работать? Нелли Стельмах (Директор департамента материального обеспечения МО – УП) ночами сидит, на запросы отвечает.
Но мы еще не купили летнее дизельное топливо, нам нужно пополнить запасы. Понимаешь, существуют неприкосновенные топливные запасы в случае открытых военных действий. А в связи с волнами мобилизации, мы нормально оттуда выкачали.
К слову, о топливе: у нас еще есть проект по экономии топлива в Службе тыла ГШ – будем проверять, как они его используют. Поставим маячки и датчики открытия топливного бака.
– За какие деньги и когда планируете это сделать?
– Фонды найдутся, но это все будет не быстро, мы только начали.
И возвращаясь к реформам. Мы сейчас делаем пилотную реформу по питанию. Кроме того, есть пилот по логистике на базе нескольких бригад. Но здесь есть большой кусок работы, о котором мы не знали, что это все секретка – КЗСИ, и что просто интернетом пользоваться нельзя.
В проекте логистики все должно быть засекречено – количество трусов, носков – ведь по ним можно вычислить количество людей. Когда ты ставишь программу, она должна иметь сертификат Укрчастотнадзора. А у нас ни одна программа по логистике не имеет такого сертификата. Это – время. Нам нужна такая коробища, которая будет шифровать сигналы. Одна установка на входе, одна на выходе – это больше 200.000 гривен только на одну линию.
Знаешь, вот если бы все "диванные генералы" пришли в МО, они б ужаснулись от того, что всплывает, сколько здесь сумасшедшей бюрократии. Ты знаешь, что у нас носки должны быть определенного плетения? Другие – не феншуй. Теперь Костя Лесник, который занимается проектом стандартизации, работает над новыми стандартами по натовским образцам. Мы оттуда уберем подковы, валенки, бушлаты и все это барахло.
– Но давай по срокам. Когда можно будет сказать, что вот, оно уже заработало?
– В начале октября у нас стартует пилотный проект по логистике. Где-то месяц мы посмотрим, как оно работает. Потом мы идем отчитываться Полтораку и президенту о том, насколько это эффективно – и говорим, что готовы забрать все логистические склады и вести всю логистику ВСУ.
Сейчас мы не можем этого сказать, потому что это будет бла-бла. Надо сделать, показать – вот, мы умеем работать. Вот новые стандарты, вот цифры по экономии топлива – мы готовы.
– В чем твоя зона ответственности?
– Мы разделили все зоны ответственности, поделили на проекты – логистика, питание, программное обеспечение. Я курирую эти процессы, а как координатор, собственно, занимаюсь проектом реформы департамента закупок. И пробиватель (улыбается).
– Но помнишь, в декабре говорили о создании госпредприятия, которое ты должна была возглавить...
– Нам начали вставлять палки в колеса, был огромный саботаж со стороны службы тыла Генштаба. Именно потому, что мы у них забирали огромное количество функционала. Хотя мне абсолютно непонятно – с тебя спадает часть работы, чего ж вы так сильно саботируете?
Объективно оценив это все, я пришла к Степану Тимофеевичу (Полтораку – УП) и сказала, что мне бы больше хотелось делать реформы.
Он говорит, вы хотите одевать всю армию? Хорошо, вот вам поле, делайте реформу.
В Минобороны я подписала контракт на 5 лет. Но мне все равно, где я буду работать – я мучаю и Генштаб (смеется). Часто встречаюсь с начальником Управления по работе с личным составом.
Сейчас мы очень хорошо сотрудничаем с Игорем Павловским, начальником Службы тыла ВСУ. Он понял, что мы конструктивные товарищи, помогаем. Вместе с Давидом Арахамией они летали в Брюссель на конференцию по логистике с НАТО, и привезли из Брюсселя миллион евро.
– Это кредит?
– Нет, фонд НАТО дает нам на деньги на проект по логистике. Деньги пойдут на программное обеспечение, оборудование логистических складов.
– Ну всё, "Лайфнюз" скажет, что НАТО нам помогает деньгами.
– (смеется) Но вооружение они нам не покупают. Помогают точно так же, как другие страны с лечением раненых.
– Я часто думаю о том, что ты отдала войне очень многое... Муж, из-за которого ты вообще ввязалась в волонтерство, погиб, ребенок дома ждет. У тебя нет какой-то личной заинтересованности в работе в МО...
– ...вообще нет...
– ...но тебя могут попытаться использовать...
– … ну, что, я не вижу? (улыбается)
Во-первых, в Минобороны много хороших людей. Но есть те, кто явно не на своем месте, они не хотят работать. У нас пока нет прямых доказательств, но они явно сидели на откатах. Умные такие. И вот, они начинают приходить, рассказывать, какая ты прекрасная...
Знаешь, Давид Арахамия назвал меня "Танька-полиграф". Он приводит людей, я с ними общаюсь и потом говорю: "Вот этого на полиграф, в курс дела не вводим, документы не показываем, пусть сперва пройдет полиграф". Те, кого я отправляю – не проходят полиграф.
– Скольких людей вы прогнали через полиграф?
– Очень много. Сейчас идут реформы во многих департаментах. Чтобы получить работу, человек должен пройти полиграф. Его не пришьешь к делу – по закону он у нас добровольный. Просто за этими людьми, которые его завалили, нашлись другие вещи, за которые можно уволить через суд.
– Многих вот так уволила?
– Ну, не я, а Степан Тимофеевич (улыбается). При мне Полторак подписывал стопку сантиметров на двадцать – документы об увольнении. Среди них – 4 или больше генералов. Но здесь даже не в звании дело; есть чумовые генералы, не все там предатели и воры.
Вообще, надо увольнять 80% сотрудников. Ведь они больше 10 лет работали вместе, и уже не могут в силу разных личных причин действовать иначе. Но мы не можем всех уволить – надо набирать новых людей и, как вирус, туда запускать, а их ведь тоже надо обучить.
Надеюсь, до конца года мы поменяем большую часть чиновников Минобороны. Хотя это непросто – бывает, что в департаменте из 60-ти человек 28 – социально защищенные.
– Ты себя комфортно здесь себя чувствуешь?
– Мне тут хуже, чем... Мне на войне спокойнее, потому что тут война такая... Я себя здесь плохо чувствую.
– Там ты четко понимаешь задачу.
– Я за все время войны плакала один раз, когда у меня в бригаде впервые погиб парень. И второй раз я плакала, когда сюда попала. Дома, в подушку.
– Почему? От безысходности?
– Нет, от того кошмара, который здесь творится. Настолько стало обидно. Просто обидно. Как это все гнобилось.
Я увидела объем проблем и ужаснулась – сколько времени нам надо будет потратить на то, чтобы это все начало нормально работать.
ЯРОШ БУДЕТ СОВЕТНИКОМ НА ОБЩЕСТВЕННЫХ НАЧАЛАХ У МУЖЕНКО. ЭТО МОЯ БЫЛА ИДЕЯ
– Недавно был твой пост в ФБ о назначении Яроша советником Муженко. Расскажи, кто все это придумал и зачем.
– Ярош очень болен, врачи не разрешают ему ездить далеко. Его рука собрана на штифтах, температура каждый день, нужно проходить физпроцедуры, чтобы возобновить работу руки. Ему планируют делать еще одну операцию. Ярош будет советником на общественных началах у Муженко. Это моя была идея.
– Объясни, зачем это нужно.
– Когда я приехала в сектор М, "Правый сектор" мне сказал: "Мы тут познакомились с командирами батальонов, но полного взаимодействия нет". Я говорю: "Ребят, но почему вы не вступаете?" (в ВСУ – УП) Они поясняют, что планируют, но у них есть пожелания, у них есть проблемы.
Я говорю: "Давайте поступим проще и снимем все вопросы. Сделаем Яроша советником НГШ". Я позвонила Диме, рассказала: "Ты согласен?" А он – человек слова: "Я согласен".
Он видимо, кому-то рассказал, и в СМИ начались догадки. Тогда я написала, что он будет советником на общественных началах, не будет складывать полномочия депутата.
А еще "Правый сектор" будет вступать в ВСУ, документы уже готовятся.
– Хочу спросить о присутствии российских войск в Украине. Вот смотри, на выставке "Присутствие" о российских войсках в Украине было показано буквально несколько машин...
– ...Знаешь, почему там больше не поставили? Мои пацаны их себе забирают и на них ездят, или разбирают на запчасти поломанную, эту технику российскую.
– Но сказать, что да, вот, воюет регулярная армия, не добровольцы, а именно армия – как-то не получается.
– Смотри, если на Донбассе найдется три десятка танкистов, которые умеют управлять танком, то это хорошо.
Но это 3-4 десятка танков, а их же там больше. Когда была танковая атака, наши наблюдали такую картину. Едет танк, ни одну машину не зацепил, жахнул – и так же уехал задом. Тракторист такого не сделает. Танк – это экипаж: механик, наводчик, командир бронемашины.
Ну и документы россиян находят постоянно.
– Просто все об этом постоянно говорят. Но даже фотографии, которые Семенченко пересылал американским сенаторам, потом оказались фейковыми. Такое впечатление, что мы не можем предоставить четких доказательств.
– Но они (в Европе – УП) знают. Об этом мне говорили в Германии: "Можете нам не говорить, мы знаем о присутствии российских войск на территории Украины. У нас есть доказательства".
– Сейчас у нас перемирие. Что на самом деле происходит на фронте?
– Что тебе сказать... Объективно, уменьшилось количество обстрелов – не так, как было, каждые полчаса. В основном сейчас стреляют по ночам по нашим позициям. Ну и наступает пехота с танками, разведгруппами.
Если нет угрозы прямого боя, наши не могут вступать в контакт. Наши соблюдают перемирие. По Минским договоренностям можно стрелять из оружий до 100 мм, то есть, "Васильками" в принципе отвечать можно (80-мм миномет – УП).
– Я пытаюсь понять, к чему нам готовиться.
– К тому, что не отступят. У нас единственный выход – сделать, грубо говоря, эту границу 30 километров и попросить миротворцев, чтобы они стояли на ней как пограничники.
Объективно я понимаю, что это будет замороженный конфликт – но, тем не менее, другого выхода из положения на данный момент у нас нет.
"ТЫДЫЩ, ВСЕ ПЛОХО" – СТАЛО ЗА ОДИН ДЕНЬ. ХИМИКИ НЕ ПОШЛИ. ОГНЕМЕТЫ БЫЛИ. ТАНКИСТЫ НЕ ПОЕХАЛИ
– Вопрос по критике. Ты и Юра часто пишете в ФБ, что не надо так много критиковать...
– ...Я тебе расскажу с позиции бойцов. Если бы ты пообщалась с моими бойцами, они не ноют, не кричат "нас сливают" – они, наоборот, говорят: "Будет третий Майдан, мы придем Порошенко защищать". Я тебе честно говорю.
– Ты это серьезно?
– Серьезно. И волонтеры, которые ездят, с которыми я встречаюсь, то же самое мне подтверждают. Есть 20% людей, которые устали, которые нытики...
– Знаешь, иногда сложно разобраться: в СМИ получается очень разнородная картинка. Порошенко говорит о централизованном выводе войск из Дебальцево, но оказывается, что никакого централизованного вывода нет и об этом потом во множестве интервью рассказывают бойцы.
– Почему нет? Он был. Я тебе объективно говорю, что произошло.
Я буду говорить прямо, потому что мне это уже надоело. Пусть меня поносят, пусть что хотят, то и делают.
К сожалению, у нас огромная проблема с танкистами. Они должны были делать коридор и поддерживать, прикрывать спину пацанам, которые выходят. Знаешь, сколько танкистов приехали на задание? Должны были одиннадцать. Один танк приехал. Вместо одиннадцати.
– Они побоялись?
– Да. Это было при мне. Пусть не говорит, что я "люблю-не люблю" Муженко, я объективно его воспринимаю. Есть у него ошибки. Но он при мне кричал "фамилии и имя командиров, я их всех уволю, как это так – надо делать коридор!"
Два дня он орал. Все говорят, он поздно делал. Два дня он отдавал команды, вызывал химиков (это те, кто работает с огнеметами), давал им огнеметы. Химики не пошли. Огнеметы были. Танкисты не поехали.
И когда он сказал "фамилии, я их уволю", – знаешь, какой ему был ответ в трубку? "Увольняйте!"
– Так он их уволил в конечном итоге?
– В конечном итоге – да.
– Такая же история с аэропортом. Сначала говорили, что его надо удерживать, это стратегический объект. Ты писала "все нормально". А потом – все плохо.
– Я тебе рассказываю: "Тыдыщ, все плохо" – стало за один день. Был на тот момент Муженко, он приехал, рассказал план действий, что и как мы будем делать, как отвлекать внимание, чтобы достать оттуда пацанов, и так далее.
Но у нас не хватало огневой поддержки людей, которые бы прикрывали спину. И когда Микас нам привез командира батальона "Днепр" (он нам так сказал), этот командир пообещал дать в 11 часов вечера 40 человек.
Так вот, в 11 часов вечера, я там сидела – не было ни одного человека. И на связь не выходили. И все, мы не вывели пацанов тогда.
А когда послали МТЛБ, то, извините, наши бравые бойцы кое-какой бригады, не буду говорить какой, потому что там очень много уважаемых людей и реальных героев, здоровых – прыгнули на МТЛБ, бросили раненых и просто спетляли. Они бросили раненых.
Вот и всё.
А когда был этот вывод, и надо было делать отвлекающие маневры, и посылали туда танкистов, которые должны были делать огневую поддержку бронетехники, которая заезжала за пацанами – два танка даже не доехали до взлетки. Сказали, что поломались. А третий танк в кусты отстрелял боеприпасы и сказал, что у него заклинило башню, развернулся и уехал.
Кто виноват? Муженко?! Кто виноват?..
– За все это время войны Генштаб должен понимать, что есть часть бойцов, которые не пойдут в бой...
– А знаешь, кто должен отвечать? Командиры бригад. Муженко общается с командирами бригад. А командующий АТО (Сергей Попко – УП) уже должен комбатов звать и всех остальных. Командующий АТО командует АТО. На него возложена ответственность.
– Я понимаю. Но давай возьмем аэропорт или Дебальцево. О том, чтобы сдать аэропорт и отойти, говорилось много раз. Почему так не поступить, и, в конечном счете, сберечь жизни бойцов? А потом так же с Дебальцево. За это его критикуют.
– Он (Муженко – УП) сделал все, чтобы сберечь жизни. Но начнем с того, что даже я не знаю, по каким таким причинам нам надо было держать аэропорт. Но, по каким-то, видимо, надо было.
– То есть, ты тоже не понимаешь?
– Я не понимаю, зачем его держали. Объективно, это не Муженко принимает решение держать аэропорт.
– Хорошо, Порошенко.
– А вот это не ко мне. Я ругалась реально из-за него. Да, позиция вокруг, аэропорт, как символ. Не знаю, я не могу ответить на этот вопрос. Я сама не понимаю.
– Тем не менее, когда идет критика Муженко, вы его защищаете.
– Нет, не "вы его защищаете", а я говорю по делу. Я как человека его уже очень хорошо знаю, включая то, что мы с ним были в боевой обстановке.
Все говорят, что он не бывает на фронте – он много раз был на фронте! Включая вывод из Донецкого аэропорта – он был рядом.
Я его очень хорошо знаю. Он человек бесстрашный – и, исходя из этого постулата, отдает команды. Поэтому ему и дали сдержанного и здравомыслящего Геннадия Воробьева как первого зама НГШ, как противовес некоторым его решениям, когда "в бой с шашкой наголо". Как бы уравновесили.
Но когда был вывод из Дебальцево, это Воробьев командующим АТО был.
– Но, когда говорят про аэропорт, что он на самом деле не лез особо в бой, он там выскочил буквально...
– Да ничего подобного. Мы же все на свою территорию пешком ходили – я, НГШ, Бирюков, семь-два (не надо его фамилию писать), Содоль, и еще несколько человек.
Вопрос в том, что я критикую Муженко за то, что он лезет буквально в бой, как в аэропорту. Потому что это не должен делать НГШ.
– Потому что он должен планировать.
– А он планирует операции, и вместе с тем такое вот исполняет. И я ему говорила: "Понимаете (я там получила контузию, потому что нас крыли не по-детски), – я говорю, – мы могли одним махом лишиться двух главных людей у нас в командовании. Вы объективно понимаете, что это неправильно?"
А им нужно быть рядом с бойцами, видеть, чем дышат, как это все делается и все остальное. То есть, какую-то часть они видят, какую-то часть они не видят. Но для этого нужны комбаты, комбриги, ротные, командующие АТО. Поэтому должна быть четкая вертикаль власти, так сказать.
Я очень надеюсь на новую волну мобилизации, потому что основная часть людей, которая была призвана летом – это гражданские люди, которые не понимали ответственности, куда они идут, и что будут делать. Многие из них уже подписали контракт, остаются боевые.
Но очень много людей, которые устали, которым это все надоело и которые просто хотят домой. И хотят вернуться домой живыми.
Вот эта новая волна мобилизации... Мне звонит 72 и 25 бригады, в 25-й там первый батальон находится, в Житомире в учебке, они просто нарадоваться не могут. Они такие классные. И приказы выполняют, и адекватно понимают, куда они идут, и что будут делать.
– Ты знаешь, скольких мы потеряли в боях за аэропорт?
– В ту ночь, когда завалилось перекрытие, у нас было 48 двухсотых. Мы до сих пор не можем забрать 13 из тех, кто под плитой. Не могут договориться с Гиви, он не дает заехать крану. Хоть бери да и плати за поимку этого вы**ядка.
Но нельзя, потому что это будет спонсирование терроризма.
Я знаю, что сепары просто добивали наших ребят. Бойцов 25-й бригады вообще в плен не берут, их сразу убивают.
Это начал Гиви. Он показательно пристрелил бойца. Нашим это рассказал один из российских военных, из тех, которые еще с честью, знают, что пленных не убивают. Он сказал: "Этот придурок застрелил вашего пацана показательно".
МЫ ПОБЕДИМ. МЫ ПРИЛАГАЕМ МАКСИМУМ УСИЛИЙ, ЧТОБЫ ЭТО БЫЛО
– Мы делали инфографику на УП об оккупированных территориях. Сейчас это похоже на раковую опухоль. Это вопрос к Муженко и к командованию: такое впечатление, что они не могут ничего сделать, потому что раковая опухоль разрастается.
– Объясню. Мы не можем послать туда самолеты, потому что самолеты полетят в ответ. Но если оттуда полетят самолеты, то это будет все. Мы приплыли.
Идут огромные колонны бронетехники из Российской Федерации. Посмотрите, сколько у них вкладывается в армию, сколько у них делается техники и какие у них громадные объемы вооружения. И какие – у нас. Понимаешь?
Сколько лет у нас армию гнобили? Чем нам воевать?
Конечно, было принято решения оставлять Дебальцево, чтобы спасти жизни пацанов. Можно было дальше там стоять, бодаться, но, опять-таки – 2.800 человек могли нормально зарыться?! Им давали технику, краны, туда приезжал инженерный батальон. Да, там грунт очень плохой, мы не могли рыть. Тем не менее, можно было закопаться!
То же самое я скажу и про Пески.
В Песках 93-я. Сколько времени стояла? Сколько помним, столько и стоим. Так вот, осенью были взорваны танки и "Урал" с людьми, их видели беспилотником.
У меня даже есть фотография, моя. Эти танки и "Уралы" –стоят просто возле дороги. Там беспилотника даже не надо. Они их не зарыли, они не окопались – ни в Песках, нигде!
Пришла 81-ая и под обстрелами роет окопы возле поля, укрепляются, и все остальное.
Елки-палки, когда не было таких массированных обстрелов – можно зарыться?! Мои в Луганске стояли и в Краматорске, они такой укрепрайон сделали, что мама не горюй – могли стоять и дальше.
– Но оккупированная территория увеличивается, у нас потери, потери, потери. Сказать, что мы выигрываем, нельзя.
– Эта территория... Ну, реально, что – терять пацанов? Нечем нам ее удерживать.
Мы сейчас очень хорошо на второй линии закрепляемся. На первой линии очень хорошо закрепляемся. И так, реально, объективно долго можно стоять.
Нормально укрепились. Нормально все сделали. То, что должна была делать 93-я в аэропорту. Потому что 93-я управляла операцией по аэропорту.
А мы сами же себя и мочим – информационно и так далее. И вот это "все пропало" перед волной мобилизации – это чтобы что? Чтобы пацанов не менять, чтобы никто не шел воевать?
Сейчас меня вообще все будут ненавидеть. Я тебе расскажу ситуацию.
Я, во-первых, что вижу, то и пишу. Если все очень плохо, я пишу почему, по какой причине. У меня вышла 25-я после восстановления боеспособности, я написала пост, что 25-я понесла первые потери.
Мне тут же позвонили разведчики мои, кто мне только не позвонил из 25-ой!.. Говорят: "Танюха, умоляем, ну, не пиши. Жены звонят, сопли пускают, мы в бою. Это капец полный. Они все равно, так или иначе, об этом узнают. Все равно они позвонят тебе, все равно плакать будут тебе в жилетку.
Но не пиши. Пожалуйста, не пиши. Не пиши такого, что заставляло бы волноваться наших близких".
И смотри, ребята из 128-й, в ночь выходившие, обморозили на броне руки. Мне звонит парень, мой знакомый из 128-й, и говорит: "Тань, мне больно говорить, больно трубку держать, но я тебя спрошу только одно: это ты написала?" Я спрашиваю: "Что написала?" Он: "У меня мать с инсультом в больнице. Это ты написала?!.."
Потом мне начали звонить ребята и говорить: "Это не ты, спасибо тебе". Речь шла о посте, который написал Бутусов – про "котел, все пропало".
Знаешь статистику родителей пацанов из 128-ой, которые попали с инсультами и инфарктами после этого? Они уже не такие дурные, они подписались в Facebook и теперь нас очень хорошо читают.
Они медвежью услугу кому устраивают, если пишут "мы приедем и прострелим ноги"?
– Что сейчас дает тебе уверенность в том, что мы победим?
– Поедьте на фронт и пообщайтесь с пацанами. Это даст вам стопроцентную уверенность, что они будут рвать и метать за свои семьи.
100% мы победим. Мы прилагаем максимум усилий, чтобы это было.
– Наши бойцы учатся воевать так же, как и бойцы сепаратистов.
– Мы их крошим, они берут новых, новых, новых. Мы крошим – они не успевают. Знаешь, как Гиви посылает?
Сидят наши в секрете, Гиви подсылает пацанов и говорит: "Идите, там четыре укра несчастных". А хрен нас там "четыре укра". Тыжь! Очередные легли. Мы их собрали, в кучу, чтобы менять на пацанов, которые, к сожалению, еще остались в аэропорту. Трупы на трупы.
Вот так он нам доставляет обменный материал. Если бы ты приехала в Водяное, ты бы перешагивала через эти трупы. Представляешь, какое психологическое состояние у пацанов?
Я к ним приезжаю, начинаю шарики-фонарики, вот вам конфеточки, пошли погуляем, пройдемся, какие вы молодцы – цыганочка с выходом. Мы обсуждаем что угодно: рождение коз в селе, новые посевные. О чем мы только не говорим!..
И все пытались меня накормить. Знаешь, как они говорят? "Ты приезжай к нам отдыхать, ты просто садись". И они мне все время носят еду. Я говорю: "Пацаны, я не могу, я из-за вас на 8 кг поправилась" – "Ты не уйдешь, пока это не съешь". А я же там основную массу времени. Говорю: "Я на диете" – "Какая диета?.."
– Знаешь, некоторые бойцы говорят, что женщины на фронте мешают, в тягость. Вот как тебе удалось...
– ...Давай я тебе расскажу про женщин на фронте. У нас по законодательству женщина на фронте может быть в бригаде, для нее должен быть отдельный санузел, отдельные спальные места. А где ты там "отдельно" что возьмешь? Поэтому женщин на фронт и не берут – потому что это очень проблематично.
В моей 81-й бригаде есть очень хорошая девочка-медик. Так вот, ее привезли на фронт на один день. Нашли ей розовенький домик, все превосходненько. Реально розовый, выкрашенный в розовый! Там есть горячая вода, туалет. Как раз для девочки-медика. Повесили ей игрушечки плюшевые. Все подготовили для ее приезда. Починили трубопровод.
Она приехала, а у нас обстрел. Она говорит: "Пацаны, я не могу, отвезите меня назад в Дружковку, я тут не останусь".
А я хожу с разведосами на передовую, с ссыкунами сажусь в МТЛБ и еду. Они уже привыкли и говорят: "Слава Богу, ты приехала, у нас для тебя боевая задача". Я говорю "Понял, принял, погнали".
– Это подначивает.
– Знаешь, сколько раз меня Бирюков снимал, когда была в аэропорту было плохо? "Не едете? Идите..."
Я говорю: так, я еду с вами, натягиваю броник, каску, сажусь в МТЛБ. Выскакивает Бирюков: "Ты у меня куда поедешь?!!" Но они поехали после этого.
Более того, я их еще выстраиваю и на них ору.
– Я помню, Борис Филатов как-то в шутку говорил, что раньше он тебе давал указания, а теперь ты им командуешь. Да и вообще, сильная ты. Но все же, как тебе удалось стать авторитетом на фронте?
– Потому что я никогда ничего не боялась. Потому что я с ними на выполнении всех боевых заданий. У них беда – я рядом с ними, и они просто знают, что я с ними.
Один раненный боец, который вернулся с Саур-Могилы, спал дома после ранения и после госпиталя.
Ему жена дома устроила скандал. Почему? Потому что ему приснился сон, что их обстреляли, что он просыпается где-то в какой-то темной яме, и он один.
И начинает кричать "Таня!" – потому что знает, что Таня обязательно будет рядом, когда надо. Он говорит: я знаю, что ты должна быть где-то рядом, что ты приедешь, что ты вывезешь и добьешься, поэтому...
– То есть, у тебя уже проблемы с женами?..
– Проблем с женами у меня нет (смеется). Мы потом даже на шашлыки вместе ходили.
– А как сын? Рисует для бойцов?
– Он только спрашивает, где я. Если в Киеве – спокоен, все нормально. Рисует, пишет сочинения о разведчиках. Он у меня впечатлен одним разведчиком в два метра ростом, с 49-м размером ноги, у него позывной Балу. Сын от него просто в восторге! Балу еще и рыбак. У меня малый любит рыбалку. И вот, они карповую ловлю по телефону обсуждают с поля боя.
И еще один хирург, который сейчас полностью несет вахту – ни одного врача нет в Авдеевке – он полностью и мирных жителей, и всех лечит. Вот еще он держит связь с малым. Малой ему звонит – они каждый вечер беседуют, – и хирург закладушничает, что я езжу без бронежилета и каски, за что получила люлей от родителей.
– А они до сих пор не знали?
– На меня Бирюков, когда ездит, надевает броник насильственными методами. Но у меня очень болит спина, и после дня в бронежилете я готова вешаться.
– Я вспомнила интервью с российским наемником, который рассказывал, что после того, как они разбили украинский танк, то достали из них детские рисунки. И он сказал, что на войне столько грязи, а рисунки – такой лучик радости, и им так этого не хватает.
– Потому что их никто не поддерживает. Более того, их хоронят в братских могилах, все время затыкают рты тем, что они их уничтожат, и вот вам деньги, только не гавкайте.
Вот и все. Какая у них поддержка? Никакая.
– Скажи, а что делать нам, в тылу, для победы?
– Просто платить налоги. Я сейчас тебе серьезно говорю.
– С тобой вообще много всего происходило за этот год. Какие самые сложные, жесткие воспоминания из войны?
– Да они не жесткие, просто – первые. Я тогда не понимала, куда еду, и что будет. Помню пустую-пустую дорогу на Славянск, только громыхает. Генерал СБУ говорит мне: "Ты туда едешь?" – "Ну да, я везу каски и бронежилеты". – "Так запомни, что все, кто туда едут, редко возвращаются".
Тогда сепары стырили у наших "Нону", или им пригнали откуда-то – и кошмарили наших.
Я тогда еще дороги не знала, мне показали приблизительно по карте, куда. И вот, я как-то просто по наитию нашла. Потом одному парню, который ехал на БМД, попало в каску – прошило ее насквозь, врезалось в голову, у парня рубец на голове остался. Но он жив, потому что был в каске и очках, которые я привезла. Сейчас – он комбат.
А еще помню блокпост, когда парни мне говорили – ну, езжай, только когда будешь возвращаться, нашего блокпоста может уже не быть. Понимаешь?..
Когда ребят спасало то, что я делала – меня подстегивало, что это надо делать. Если устала – выдохнула, и погнала дальше.
