Осколок попал прямо в сердце. Он семь часов истекал кровью

35-летнего Вадима Кислицына, дважды перенесшего клиническую смерть, спасли хирурги Днепропетровска и Киева

Случай, который произошел с бойцом 20-го батальона Днепропетровской территориальной бригады Вадимом Кислицыным, медики называют уникальным. Истекавшего кровью после ранения в сердце 35-летнего мужчину семь часов везли в больницу — и его удалось спасти.

По телефону мы связались с начмедом Днепропетровской областной больницы имени Мечникова Юрием Скребцом.

— Невероятно, что пациента с проникающим ранением в сердце военные медики довезли живым, — заметил врач. — Ведь он два раза умирал по дороге. Сердце останавливалось. Сопровождающие его специалисты тут же проводили экстренную реанимацию. Массаж сердца, вентиляция легких — все, что делается в таких случаях в «походных» условиях. С места боя бойца вывезли на автомобиле, потом транспортировали на медицинском вертолете. Ранение он получил во время боя в Марьинке. В больнице в Курнахово, куда его доставили через несколько часов, успели даже сделать операцию по извлечению осколков из ноги. Но жизнь пациента по-прежнему висела на волоске.

К нам его доставили поздно ночью. Операцию на работающем сердце (времени на его остановку не было) экстренно провел один из наших лучших хирургов Глеб Шкарупа. Дорога была каждая секунда. Врач обратил внимание на напряженность перикарда (мышечной сердечной сумки). Вскрыв его и очистив от сгустков крови, увидел проникающее ранение в правом желудочке, откуда струей бил фонтанчик крови. В подобных случаях хирург должен зажать пальцем дырку и зашить. Однако все оказалось не так просто. Больной потерял около трех литров крови — хотя наружу из раны вылилось совсем немного. Кровь в виде сгустков заполнила перикард.

С одной стороны, она перекрыла собой пробитое осколком отверстие в правый желудочек сердца. С другой — такие случаи опасны тем, что сердце может оказаться сдавленным кровью и перестать биться.

По словам начмеда, после операции состояние больного было удовлетворительным. Придя в себя после наркоза, мужчина огляделся по сторонам и спросил, где находится. А потом воскликнул: «Какое счастье! Я думал, что в плену… А я среди своих».

Однако медики не исключали и того, что в районе сердца осталось еще несколько осколков. Для консультации пригласили кардиохирургов из столичного Института сердечно-сосудистой хирургии.

— Со мной связались в два часа дня, а в пять вечера профессор Анатолий Руденко и анестезиолог уже сидели в поезде на Днепропетровск, — рассказал исполняющий обязанности директора института Василий Лазоришинец. — Были трудности с железнодорожными билетами, но благодаря личным связям удалось достать два билета — в разных вагонах. Ночью они были на месте.

— Консилиум состоялся около полуночи, прямо возле кровати раненого, — продолжает начмед Юрий Скребец. — Честно говоря, я опасался, что, узнав об оставшихся осколках, боец разволнуется — и это повредит его состоянию, но все обошлось. Однако стало понятно, что пациент нуждается в тщательном обследовании с помощью медицинской аппаратуры, которой в нашей больнице нет. Было принято решение о немедленной транспортировке бойца в Киев.

— Мы попросили, чтобы пациента доставили в наш институт как можно раньше, в первой половине дня, и были поражены четкостью работы военных медиков, — отметил профессор Анатолий Руденко. — Мы благополучно добрались до Днепропетровского аэропорта, где нас уже ждал военный медицинский борт, снабженный необходимым для реанимации оборудованием. К счастью, оно не понадобилось. В «Борисполе» нас ждала «скорая». Нас быстро доставили в институт. Пациента сразу завезли на МРТ (магнитно-резонансную томографию). У нас мощный аппарат — с его помощью можно «просмотреть» тело человека до мельчайших подробностей. Оказалось, что у бойца в области сердца действительно остались два осколка. Один крупный — где-то сантиметр на шесть миллиметров, он находится в опаснейшей близости к аорте — главной артерии кровеносной системы человека. При малейшем смещении стенка аорты окажется пробита — и человек может умереть в течение минуты от острой кровопотери. Второй осколок, поменьше, как бы «лежал» на сердечной мышце, но тоже представлял опасность.

Поэтому после исследования пациента сразу прооперировали. Сейчас его жизнь вне опасности. Два дня назад бойца перевели из реанимации в отделение. Выделили им с женой — она все время рядом, ухаживает за больным — палату. Скоро выпишем, только нужно подыскать подходящий санаторий для реабилитации. Каким бы сильным ни был организм, а заживление кости грудины (ведь при операции на сердце приходится вскрывать грудную клетку) у взрослого человека занимает несколько месяцев.

По словам профессора, осколки, извлеченные из сердца бойца, сейчас находятся в лаборатории — исследуются на предмет бактериологической опасности. Вдруг еще заражены какой-нибудь гадостью?
— Раньше в таких случаях смертоносные предметы сдавались в милицию, — говорит Анатолий Руденко. — Помню одну такую пациентку. Дело было лет тридцать назад, пуля попала в женщину с полигона, расположенного километрах в пяти от городка. Пуля угодила прямо в сердце. Женщину спасли. Однако через несколько дней после операции приехал следователь, положил эту пулю в пластиковый пакет, задокументировал и увез. Как сейчас поступать с этими осколками, не знаю.

В маленькую палату хирургического отделения мы зашли вместе с профессором Руденко. Красивая молодая женщина тут же поднялась нам навстречу. Это была жена раненого бойца — Татьяна Кислицына.

— Сегодня с утра была температура, — обеспокоенно сказала она. — Сейчас легче, 37 градусов. Мы меряем, как положено, каждые два часа. Я все записываю.

Вадим лежал на кровати, укрытый одеялом. По всему было видно, что он чувствует себя неважно. Хирург, торопясь на очередную операцию, пообещал зайти позже. Однако скоро стало ясно, что по пути в операционную он успел дать медперсоналу распоряжения насчет раненого бойца. Буквально через несколько минут началась суета — лаборанты, врачи, анализы…

Пациенту стало лучше. Во всяком случае, мы проговорили почти час. Таня, сидя рядом с мужем, то и дело ласково поглаживала его по плечу. У Вадима посредине груди — пластырь. Это след от операции на сердце. Но грудь и лицо усеяны черными точками, мелкими и покрупнее. Это въевшиеся в кожу мельчайшие осколки.

— Вытаскиваем их потихонечку, — вздохнула жена. — Сегодня с утра несколько штук вытащила, маленьких. Правое ухо было совсем черное, сейчас, видите, насколько лучше? Но есть такие, которые вряд ли удастся вынуть. Врачи говорят, они не мешают — застряли в жировой подкожной клетчатке. Может быть, когда-нибудь сами выйдут.

По профессии Вадим Кислицын — строитель. С женой и двумя сыновьями живет в Днепропетровске. На фронт пошел добровольцем.

— Ну есть же такое понятие «отдать долг Родине», — без пафоса заметил Вадим. — Поэтому и пошел. В юности в армии не служил. Поэтому воинскую специальность выбрал, какую самому захотелось, — стрелок-пулеметчик. После обучения был направлен в 20-й территориальный батальон.

— Честно скажу, я отговаривала, просила, плакала, — покачала головой Таня. — О том, что муж отправился в военкомат, узнала не от него. От знакомых. Ну что же — раз решил, значит, так и будет. Мне оставалось только собрать его и ждать.

— Боевое крещение я прошел в Авдеевке. Там стало понятно, что такое война, — раненый говорит тихо. Видно, что рассказ дается ему с трудом. — А потом нас сразу направили в Марьинку. 28-я бригада, которая там стояла, отошла на вторую линию, чтобы немного отдохнуть от боев.

А нас только сняли с Авдеевки и сразу отправили на другую горячую точку. Как сказал наш комбат, «с корабля на бал». Не дали передохнуть. В Марьинке украинские военные занимают позиции в крайних домиках на окраине — на выезде к Донецку. Местные жители, которые еще остались в городке, живут только в центре. Это те, которые не хотят уезжать по принципиальным соображениям. Или те, кому совсем некуда податься. Есть среди них и дети. На окраине идет обстрел, а мальчишки гоняют на велосипедах. С продуктами там нормально, завозят. Люди не голодают. Относятся к нам по-разному. Одни подходят, пожимают руки, благодарят, обнимают. Другие — смотрят угрюмо. Молча приходят днем — посмотреть, что уцелело, что разрушено. И так же уходят.

Атаки сепаратистов начинаются, как правило, по ночам. Лезут небольшими группами, человек по 20—30, пытаются прорвать оборону. Нужно все время быть настороже. На выезде стоит полуразрушенное здание (по нему вражеский танк поработал), которое мы назвали «совой». — Наконец-то Вадим первый раз улыбнулся, шутливо приставил к глазам ладони, сложенные «биноклем». — Оттуда наши бойцы постоянно следят за дорогой. За врагом глаз да глаз. «Сова» днем и ночью настороже!

Ранение, едва не стоившее ему жизни, Вадим получил именно на боевом посту в «сове»:

— За полчаса до дежурства по-быстрому поговорил по телефону с женой. Договорились созвониться ближе к вечеру. И пошел на смену.

— Мы созванивались каждый день в определенное время, — говорит жена. — Подробностей о войне, естественно, Вадим мне не рассказывал. Знаете, как все мужчины: «Все в порядке, ничего страшного». Но, по крайней мере, я знала, что живой.

— В тот раз атака началась непривычно: в три часа дня, — продолжает боец. — Сепары подобрались очень близко, на расстояние пятнадцать-двадцать метров, и принялись закидывать гранаты нам в окна. Наступление было настолько внезапным, что мы не успели ввести в действие дистанционные мины, которые не позволили бы им подобраться так близко. Гранаты разрывались прямо у нас под ногами.

Мы падали, перекатывались по комнатам. Отстреливались — хотя близко к окнам подойти не могли. Но самым главным было дозвониться по рации своим на блокпосту, чтобы они узнали о внезапном наступлении и приблизительном количестве врага. Гранаты разрывались прямо под ногами, рикошетили от стен. Нас засыпало осколками. Но боли я тогда почти не ощущал. Только почувствовал, что кровь стала заливать глаза. Решил, что мне выбило глаз и он вытекает из глазницы. Пощупал, ткнул пальцем — на месте. Даже засмеялся от радости. Мой напарник, увидев, как я хохочу, тоже заулыбался. Ну, представьте себе картину: вдвоем стоим под обстрелом и смеемся. А потом я потерял сознание. И очнулся уже после операции.

— Мне сразу позвонили. Я работаю фельдшером на «скорой помощи» в Днепропетровске, военные новости узнаю быстро, — вспоминает Татьяна. — «Ваш муж ранен, но легко, в ногу, так что не беспокойтесь. Направляем его в госпиталь». И лишь поздно вечером, когда Вадима привезли в областную больницу, я узнала, что у него пробито сердце. Не знаю, как пережила эту ночь. Врач не стал обнадеживать: «Состояние тяжелое, надежды почти нет. Крепитесь». Операция шла долго. Вадим пришел в себя утром. Мне позволили ненадолго зайти к нему в реанимацию. Ну, а потом стало известно об ос­кол­ках, оставшихся в сердце, и о необходимости ехать в Киев. Сейчас я бесконечно благодарна хирургам, спасшим жизнь мужу.

Вадиму звонят сослуживцы. Справляются о самочувствии, рассказывают новости. Говорят, что достойно отразили атаку боевиков — благодаря полученному с «совы» предупреждению. Врагов полегло много. Вадима вытащили из «совы», когда удалось отбить атаку. Судьба его побратима, стоявшего на посту вместе с Вадимом, пока не известна. На связь с ним выйти не удается. Но сослуживцы говорят, что он тоже был ранен и сейчас находится где-то в госпитале.

На прощание я спросила у бойца:

— Что будете делать с осколком, который едва не унес вашу жизнь? Во многих фильмах о Второй мировой есть кадры, когда военные хранят такие реликвии всю жизнь, показывают внукам…

Вадим передернул плечами:

— Выкину как можно скорее! Хранить такие вещи — плохая примета. В украинской армии принято по-другому: после обстрела бойцы собирают пули, осколки и прочее железо — и выбрасывают как можно дальше от позиций.

 

"Факты"