Пройдя Иловайск, он без упреков отпустил свою жену на войну

Дмитрий Резниченко, чудом выживший после ранения под Иловайском, проводил на фронт свою жену Викторию — маму двух очаровательных дочек, парамедика добровольческого батальона «Золотые ворота», пишут "Факты"

За семь лет брака Виктория и Дмитрий Резниченко пережили столько, что другой паре с лихвой хватило бы на всю жизнь. Палатки, баррикады, акции протеста, судимость Дмитрия за участие в «мовному Майдані» 2012 года, Евромайдан, война на востоке Украины… Дима с Викой не пропускают ни одного важного события в стране, они всегда на передовой. И не бывает, чтобы муж решил пойти на риск, а жена стала его отговаривать или упрекать. Резниченко похожи на двух альпинистов в одной связке: сорвется один — упадет и другой.

Когда в августе Дима, воевавший в зоне АТО в составе батальона «Донбасс», вернулся с тяжелым ранением руки и узнал, что Виктория осваивает тактическую медицину, стреляет на полигоне и покупает себе военную амуницию, понял: отговаривать жену от поездки на фронт бесполезно.

С Дмитрием Резниченко мы встретились в их с Викой двухкомнатной киевской квартире. Украинские флаги, картины, бюст Ленина, ряд касок на книжных полках красноречиво говорят о вкусах и образе жизни хозяев. Две светловолосые девчушки — шестилетняя Милада и четырехлетняя Радислава — вихрем носятся из комнаты в кухню и обратно. Дима наливает «банде» (как он любовно называет дочек) чай с молоком и рассказывает о жене, Майдане, войне…

Через два дня я поехала в Бучу, где сейчас живет и тренируется мама Милки и Радушки 28-летняя Виктория Резниченко. Спартанские условия на заброшенной базе отдыха, исключительно мужское окружение, трудный быт и скудная еда закалили молодую женщину, но не лишили миловидности. Хрупкая Вика вышла ко мне в камуфляже и берцах, при этом красиво причесанная и подкрашенная. За чашкой чая она рассказала о своей семейной жизни, о любви, детях и трудностях войны.

Слушая Диму и Вику по очереди, мне казалось, что они словно настроены на одну волну — так похоже видят, чувствуют и переживают все происходящее. Поэтому, а еще потому, что до отъезда Виктории в зону АТО увидеться им, скорее всего, не доведется, «ФАКТЫ» решили напечатать интервью с супругами Резниченко так, будто они давали его, сидя рядом друг с другом.

(фото автора)

— Я никогда раньше политикой не интересовался, — говорит Дима, высокий накачанный молодой мужчина с казацким чубом на выстриженной голове. — Жил в Кривом Роге, потом учился на журфаке в Днепропетровском национальном университете. А тут — бах — «оранжевая революция»! Она меня разбудила, вдруг понял, что я — гражданин. Правда, из-за учебы на Майдан тогда не поехал, но мировоззрение поменялось кардинально. Когда окончил университет, махнул в Киев, где бурлила настоящая жизнь. Честно собирался делать карьеру в рекламе, но вместо этого почему-то записался в бойцовский клуб и стал учиться драться. Жить мне было негде, да и свою бунтарскую сущность нужно было реализовать. Я пошел в политическую партию, члены которой постоянно организовывали митинги и акции протеста. С упоением влился в коллектив — жил в палатках, протестовал, знакомился с интересными людьми. С удивлением узнал, что за такую интересную жизнь еще и неплохо платят. На одной из акций протеста я встретил Вику. И через три дня сделал ей предложение.

— Я тогда была студенткой филфака Национального университета имени Шевченко, — вспоминает Виктория Резниченко. — Мой бунтарский дух тоже требовал выхода, и я стала членом той же политической партии, что и Дима. Он мне сразу понравился — среди разношерстной массы активистов и протестующих этот красивый парень выделялся спокойствием, начитанностью и культурой. Через два дня он попросил меня познакомить его с моей мамой. Я повела Диму к нам домой. Сама легла спать, а они с мамой проболтали всю ночь. Утром Дима предложил мне стать его женой. Я не удивилась — это почему-то выглядело очень естественно. Потихоньку, чтобы не увидела мама, стащила из дому свой паспорт, и мы поехали в загс подавать заявление.

— Потом нас с Викой позвали в Одессу погасить какую-то начавшуюся заварушку, — рассказывает Дима. — Мы здраво рассудили, что, кроме пользы дела, еще сможем отдохнуть — море, солнце, лето… Но оказалось, что нас обманули: вместо акций протеста нужно было сорвать концерт Иосифа Кобзона. Мы сразу сказали, что в этих проплаченных глупостях участвовать не будем, а уедем домой. Пошли к нашему автобусу за вещами, но охранник сказал, что, пока мы не сорвем концерт, своих рюкзаков не получим. Я выбил в автобусе стекло, врезал охраннику, быстро забрал рюкзаки, схватил Вику за руку, и мы со всех ног побежали куда глаза глядят. Автостопом добрались до Кривого Рога, я познакомил Вику со своей мамой. На следующий день вернулись в Киев, чтобы расписаться.

Мама подарила будущей невестке платье, я соорудил роскошный букет из веточек дикорастущей конопли. Сразу после свадьбы решили удрать из Киева — боялись, что наши бывшие однопартийцы захотят отомстить за Одессу. Выклянчили у Викиной бабушки сто долларов, которые та откладывала себе на похороны, и отправились в свадебное путешествие. Автостопом поехали в Крым, оттуда паромом — в Россию, на Кавказ, потом — в Белоруссию… Вещей у нас не было — только два спальника. Иногда спали под открытым небом, иногда нас пускали к себе ночевать люди, с которыми мы знакомились в пути. Однажды я спас дальнобойщика, которого пытались ограбить бандиты. В благодарность шофер дал нам много консервов и сгущенки. Нагруженные этим добром, мы вернулись в Киев. И даже вернули бабушке оставшиеся пятьдесят баксов. На какое-то время мы, казалось, остепенились. Я устроился на работу, жена забеременела Милкой, а через полтора года после первой дочки родила Радушку.

— Я радовалась, что стала мамой, но не представляла, насколько будет тяжело, — вздыхает Виктория. — Домашнее рабство, кухня, пеленки, невозможность реализовать себя, никого рядом, кто бы мог хоть немного помочь (мама и Дима работали, а бабушка была слишком старенькая). Я сходила с ума! Когда дочки немного подросли, устроилась работать в театр «Черный квадрат» — всегда хотела быть актрисой, но в Театральный институт меня не взяли из-за того, что картавлю. А в «Квадрате» это не было проблемой. Театром я занималась вплоть до Евромайдана. Когда «Беркут» побил студентов под стелой, все остальное — в том числе семейные дела — отошли на второй план. У меня не было времени думать, правильно ли я делаю, не подвергаю ли себя опасности и что будет с детьми, если нас с Димой убьют. Просто я должна была быть именно там. Мы с мужем ходили на революцию по очереди — кто-то должен был присматривать за детьми.

— Когда начались первые убийства, была моя очередь оставаться с детьми, — вспоминает Дима. — Я всю ночь просидел в Интернете, читая ленту новостей. Заснуть не мог — ведь я дома, а моя жена там, где гибнут люди. Жива ли? Утром отвел дочек в садик и рванул на Майдан: умирать — так вместе. Увидел Вику. Она выглядела ужасно: старое драное пальто, поверх — белый медицинский халат. Закопченное лицо, и на нем — след от пулевого ранения. В тот момент я снова влюбился в нее до безумия.

— Помню, как 18 февраля у меня поднялась температура под сорок, я сидела дома и с ужасом смотрела трансляцию по «5 каналу», — говорит Виктория. — Атаки «Беркута», убитые активисты… Что с моим мужем, я не знала — весь вечер он не выходил на связь. На следующее утро положила в пакет каску и поехала на Майдан. В троллейбусе со мной ехали «титушки», которые договаривались, как будут метелить наших ребят за разгон Мариинки. Я похолодела и попыталась спрятать каску. На Майдане встретила друга, который сказал мне немедленно уезжать — сейчас, мол, начнется, крупная зачистка и поляжет много людей. Я посмотрела на женщин, пожилых людей, студентов, спросила себя: «Чем я лучше? Почему они должны умереть, а я — нет?» — и решила остаться. В ту же секунду, словно по волшебству, Дима вышел на связь и позвонил тому самому другу, который стоял рядом со мной. У меня гора с плеч упала — муж жив.

— Мы с Викой провели целый день вместе, ожидая окончательного разгона Майдана, — продолжает Дмитрий Резниченко. — Ночевали в холле Министерства аграрной политики, на полу. Рано утром Вика выглянула в окно, увидела, что активисты идут в атаку, и решила немедленно бежать туда. Я пытался ее остановить. Но жена обозвала меня трусом, схватила каску и побежала в самую гущу…

— У меня другая версия произошедшего, — улыбается Виктория, выслушав от меня пересказ Диминой истории. — Мы все были сонные, потому что покемарить удалось всего пару часов. Когда я рванулась в атаку, Дима стал зевать и говорить, что сначала нужно выпить кофе, а уж потом хвататься за каски. Но мне промедление казалось хуже смерти, и я побежала на Институтскую. Пока домчалась, со сцены уже звучала команда всем идти на Грушевского или спасать Украинский дом. Я выбрала последнее: какое-то время проработала там ночным библиотекарем. Ко мне приходили ребята с Майдана, уставшие от постройки баррикад, брали книги и садились читать. И теперь я хотела узнать, сохранилась ли в Украинском доме наша библиотека. Оказалось, нет: все было разгромлено, стеллажи разбиты, книги разбросаны. В этот момент ко мне подбежала незнакомая девушка и, протянув розу, сказала: «Держите, это вам!»

— Выскочив из Министерства агрополитики вслед за женой, я не смог ее найти и жутко нервничал, — говорит Дмитрий. — К тому же у Вики отключился телефон. Я бегал по самым горячим точкам, где шли драки, горели шины, «Беркут» избивал людей. Мимо меня несли раненых. В какой-то момент нервы не выдержали, я подскочил к одному из милиционеров и заорал: «Если с моей женой что-то случится, я буду всю жизнь ловить вас по одному и отстреливать». Слава Богу, Вика вышла на связь. Мы договорились встретиться на освобожденной от «титушек» и «беркутовцев» улице Грушевского, возле Кабмина. Уставшие, грязные и счастливые, мы бежали навстречу друг другу. Вика была такая хрупкая и смешная в своей каске, что у меня защемило сердце. Она где-то еще и розу ухитрилась раздобыть и подарила мне… Мы шептали друг другу нежные слова, целовались и были очень счастливы.

После победы Майдана семья Резниченко недолго жила размеренной жизнью: Дмитрий работал копирайтером в компании цифровой связи, Виктория занималась детьми. С началом аннексии Крыма Дима уехал на полуостров, где пытался противостоять «зеленым человечкам», блокирующим украинские воинские части. А весной записался в батальон «Донбасс» и уехал воевать на восток.

— В июне Семен Семенченко увез нас в Артемовск, на базу, — говорит Дмитрий. — Легко ли было мне, никогда не служившему в армии, воевать? Нормально. В АТО каждый ведет себя, как хочет. Одни отсиживаются в тылу, но считают себя участниками боевых действий, другие лезут к черту в глотку, участвуя в каждом боевом задании. Я был вторым номером возле гранатомета. Стрелял по вражеским позициям, чтобы вызвать ответный огонь, и гранатометчик мог ударить прицельно. Мы пытались отвоевать Первомайск — не получилось. Освободили Лисичанск, были в Попасной, Марьинке, Курахово. Когда взяли штурмом Иловайск и закрепились там, нашу базу обстреляли. Я был ранен в руку. Вместе с другими ранеными санитарный конвой увез меня в госпиталь. Это ранение спасло мне жизнь: на следующий день Иловайский котел захлопнулся, и все ребята были убиты. Удивительнее всего, что ужасы войны — и жуткие бытовые условия, и скудное питание, и отсутствие нормального обмундирования и боеприпасов, и даже смерть товарищей — на фронте воспринимаются как само собой разумеющееся. А вот когда я вернулся домой, психика стала сдавать. Нахлынули воспоминания, переживания, отчаяние. Из-за этого пропустил мимо ушей информацию о том, что моя жена собралась на войну. Вяло слушал Викины рассказы о каких-то медицинских курсах, об обучении на полигоне. Очнулся, только когда жена собрала рюкзак и попросила меня вызвать такси, которое должно было отвезти ее на базу.

— Дима воспринимал мое обучение медицинскому и военному делу как женскую блажь, — улыбается Виктория. — А я ходила на платные курсы по тактической медицине и одновременно искала себе бронежилет, каску, форму, берцы… В октябре записалась добровольцем в батальон «Золотые ворота» и уехала на базу под Киев.

Виктория приглашает меня внутрь старого заброшенного оздоровительного центра, где расположена база. В темном холодном коридоре — сетки от старых кроватей. В комнате, где спят бойцы «Золотых ворот», дверь завешена солдатским одеялом. Над ней ребята в шутку повесили надпись с ворот: «Осторожно! Злые собаки». Внутри на двухъярусных кроватях спят мужчины. Кровать Виктории — единственная в комнате аккуратно застелена.

— Я здесь единственная женщина на двадцать мужчин, — улыбается Вика. — Несмотря на бытовые трудности, стараюсь держать себя в форме, быть аккуратной, подкрашиваться. Ребята тоже ведут себя при мне по-джентльменски. Во всем помогают, стараются не материться. Мы вместе занимаемся с инструкторами военным делом, ездим на обучение в школу милиции, готовим, стираем. На досуге разводим костер и поем песни под гитару. И, конечно, говорим о войне. Иногда (особенно когда приезжаю на побывку домой и обнимаю Милку с Радушкой), хватаюсь за голову и думаю: что я делаю? Зачем мне АТО, устав и построения, если у меня маленькие дети и быть с ними, рассказывать им на ночь сказки — это самое важное дело в жизни. А потом беру себя в руки и возвращаюсь на базу. У меня есть миссия, которой я не могу пренебречь: защищать свою страну, спасать раненых.

— Страшно ли мне за Вику? Конечно, страшно, до ужаса страшно, — вздыхает Дмитрий. — И еще невыносимо, что я, мужчина, сейчас сижу дома с детьми, а моя жена скоро наденет бронежилет и каску и полезет под вражеские пули. Но Вика так любит Украину, что у меня не было выбора — пришлось благословить ее идти на фронт. Как я и дочки переживем, если, не приведи Господи, Вика не вернется, я не знаю. Но я был на востоке, где мы — грубые грязные мужики в бронежилетах и с автоматами, ночевали в детских спаленках разрушенных домов… Не хочу, чтобы мой дом тоже был разрушен и в спальню моих дочек пришел вооруженный враг. Поэтому я воевал сам и поэтому отпустил воевать свою жену.

В конце декабря батальон «Золотые ворота» отправляется на передовую. Заехать домой и повидаться с детьми у Виктории, скорее всего, не получится. «ФАКТЫ» решили сделать женщине приятное и записали на диктофон обращение Милады и Радиславы к маме.

— Мамочка, будь здорова. Не умирай, когда будешь воевать с плохими. Не давай себя убивать. А когда вернешься, я тебе приготовлю твой любимый бутерброд с сыром, — сказала в микрофон Милада.

— Я тебя очень люблю, — тихонько прошептала Радислава и спела маме песню про зимоньку-зиму на украинском языке. Слушая лепет дочек в записи, Виктория растрогалась до слез, но своего решения ехать на войну не поменяла.

— Помню те несколько ужасных дней перед Иловайским котлом, когда с Димой пропала связь, — вздыхает Виктория. — Я смотрела новости, читала «Фейсбук» и сходила с ума от страха за мужа. Постоянно появлялись сообщения о потерях «Донбасса»: столько-то «трехсотых», один «двухсотый»… Набирала полную грудь воздуха, читала позывной погибшего… Не Дима! Фу-ух. А в какой-то момент меня отпустило: я надела футболку мужа и, спокойная, веселая, улеглась с детками спать. Потом оказалось, что именно тогда Диму ранило. Я не знала об этом, но какая-то сила подсказала мне, что теперь с мужем все будет в порядке. Его увезли с поля боя, и именно благодаря этому он спасся. Но внутренне я была готова к тому, что больше никогда его не увижу. Если бы Дима погиб, он погиб бы за наших детей, за их мирную спокойную жизнь. Если я погибну, тоже погибну за дочерей. И я знаю, что если, не дай Бог, с нами действительно что-то случится, то Милка с Радужкой, когда вырастут, не будут на нас обижаться. Они поймут, что мы не могли поступить иначе.